Внутренние сводки израильских военных, на которые ссылаются источники, указывают: среди погибших в ходе боевых действий в Газе доля мирных жителей могла составить до 83%. Если эти оценки верны, они радикально меняют контекст обсуждения пропорциональности применения силы и ставят под сомнение эффективность механизмов минимизации ущерба для гражданского населения в условиях плотной городской застройки.
Ключ к пониманию этой цифры — методология. В военных учетах жертвы классифицируются как комбатанты и некомбатанты по совокупности признаков: принадлежность к вооруженным формированиям, вовлеченность в военные действия, выявленные роли и функциональные связи, результаты посмертной идентификации. В условиях Газы эти критерии применяются на фоне разрушенной инфраструктуры, фрагментарной связи и неполных данных. Ошибки классификации возможны в обе стороны: реальная доля мирных может быть и ниже, и выше. Именно поэтому независимая верификация здесь критична.
На показатель 83% влияет сама природа боев в секторе: высокая плотность населения, отсутствие безопасных коридоров, боестолкновения в кварталах, где переплетены жилые дома, медицинские учреждения и объекты, используемые вооруженными группировками. Отдельный фактор — выбор средств поражения. Применение бомб большой мощности в районах с многоэтажной застройкой почти неизбежно увеличивает неразборный ущерб, даже при наличии предварительных предупреждений и точечного наведения.
Израильская сторона традиционно подчеркивает тактику противника: использование гражданских объектов в военных целях, укрытие среди населения, размещение складов и командных пунктов в домах, школах и рядом с больницами. Эта тактика действительно усложняет соблюдение принципов международного гуманитарного права — различения и соразмерности. Но даже при таких условиях на вооруженные силы возлагается обязанность предпринять все возможные меры предосторожности для защиты мирных.
Статистика потерь в подобных конфликтах исторически спорна. Гражданские ведомства в Газе публикуют суммарные данные по погибшим, не всегда разделяя их по категориям. Военные, напротив, опираются на разведданные и послесражебные отчеты, которые остаются закрытыми. В результате возникают два параллельных массива цифр, каждый из которых претендует на достоверность, но не сходится с другим. Утверждение о 83% — это фрагмент более широкой картины, требующий раскрытия исходных таблиц, периодизации и критериев.
Для понимания масштаба полезно сравнить ситуацию с другими городскими кампаниями последних десятилетий. В операциях против экстремистских группировок в плотной застройке доля гражданских среди погибших часто оказывалась высокой, особенно при длительных осадах и массовом применении авиации. Однако даже в таких случаях медианы сильно варьируются в зависимости от тактики и наличия гуманитарных пауз. Если в Газе доля действительно приближается к четырем из пяти погибших, это сигнал о системной проблеме с процедурами оценки побочного ущерба и управлением рисками.
Существуют и технологические аспекты. Современные армии активно используют автоматизированные системы для генерации целей и быстрой верификации данных. Их сторонники говорят о повышении точности и скорости принятия решений. Критики предупреждают: алгоритмические оценки уязвимы к ошибкам в исходных данных и могут усиливать склонность к ударам по «возможным» целям с недостаточной проверкой. В условиях, где счет идет на минуты, а количество задач велико, соблазн опираться на полуавтоматические решения возрастает — и вместе с ним растет риск гражданских жертв.
Юридические последствия таких показателей значительны. Принцип соразмерности требует, чтобы ожидаемый военный эффект не сопровождался чрезмерным вредом гражданским и объектам гражданской инфраструктуры. Высокая доля некомбатантов среди погибших неизбежно вызовет вопросы у правозащитных структур и международных органов о том, насколько тщательно проводились оценки побочного ущерба перед ударами, а также как работали механизмы предупредительных мер и эвакуации.
Внутренние механизмы подотчетности в армии обычно включают работу юридических советников, разбор конкретных эпизодов и дисциплинарные или уголовные расследования в случае нарушений. Но доверие к ним ограничено, когда результаты и методики не раскрываются публично. Для восстановления доверия к оценкам потерь потребуются прозрачные объяснения: как считались категории, какие периоды охватываются, насколько точно идентифицированы личности погибших и каким образом отделены комбатанты от гражданских в статистике.
К гуманитарным последствиям относятся не только прямые потери. Даже когда удар не приводит к гибели людей, разрушение жилья, сетей водоснабжения, электричества и здравоохранения наносит удар по выживаемости населения, увеличивая смертность косвенно — через болезни, голод и отсутствие медицинской помощи. Эти «вторичные» эффекты редко попадают в военные таблицы, но именно они формируют долгосрочный ущерб.
Политические выводы из подобной статистики могут быть противоположными. Одни настаивают на немедленной деэскалации и гуманитарных паузах, ужесточении экспортного контроля вооружений и международных гарантиях для гражданского населения. Другие считают, что остановка операции без нейтрализации угрозы приведет к новым волнам насилия и, в конечном счете, к большему числу жертв. В этой дилемме цифры о доле гражданских становятся аргументом, но их сила зависит от прозрачности источников.
Независимая верификация возможна, но трудна. Требуются перекрестные методы: спутниковые снимки, опросы свидетелей, анализ отчетов медицинских учреждений, сопоставление хронометража ударов с данными об активности вооруженных группировок. Без доступа на места и гарантий безопасности для исследователей любые оценки останутся оценками, а не окончательным вердиктом.
Если подтвердится, что во внутренней статистике военных гражданские составляют около 83%, это должно привести к пересмотру правил применения силы, калибровке боеприпасов, приоритету минимальных мощностей в городской среде и ужесточению процедур одобрения ударов. Также необходимы более длинные окна для эвакуации и гарантированные безопасные маршруты — без них предупреждения теряют смысл.
Важно и то, как устроена коммуникация с общественностью. Сухие проценты без объяснения контекста и методологии лишь усиливают поляризацию. Обществу нужны понятные отчеты: какие меры предпринимаются, насколько они эффективны, как корректируются протоколы после инцидентов с высоким числом жертв, что делается для снижения вторичного ущерба инфраструктуре.
Наконец, стоит помнить о временном факторе. Доля гражданских среди погибших может меняться по фазам конфликта: начальные массированные удары по инфраструктуре, уличные бои, точечные операции по ликвидации командиров — каждая стадия имеет свой профиль рисков. Единая цифра для всего периода сглаживает пики и провалы. Публикация разбивки по месяцам и типам операций дала бы куда более точную картину и помогла бы наращивать меры защиты там, где они реально работают.
Вывод трезв и неудобен: если внутренние данные указывают на крайне высокую долю гражданских потерь, это не просто статистический факт, а индикатор того, что нынешняя комбинация тактики, технологий и процедур не обеспечивает должного уровня защиты некомбатантов. Исправить это можно только сочетанием прозрачности, оперативных изменений на тактическом уровне и усилением независимого контроля, который позволит превратить спорные цифры в основание для конкретных, проверяемых улучшений.
