Калифорния ограничила «наследственные» льготы при поступлении в частные вузы, но Стэнфорд оставляет преференции выпускникам и их семьям
Калифорния приняла меры против практики, известной как legacy admissions — когда абитуриенты получают преимущество из‑за того, что их родители или другие близкие являются выпускниками вуза. Новые ограничения адресованы частным университетам, получающим поддержку штата, и призваны сократить влияние происхождения и связей на исход конкурсов. Однако Стэнфордский университет дал понять, что его подход к приёму менять не собирается: политика учёта «наследственного» фактора сохраняется, хотя и формально вписывается в рамки закона за счёт оговорок и исключений.
В центре спора — вопрос справедливости. Критики наследственных преференций считают, что они закрепляют межпоколенческое неравенство: преимущество получают в основном дети более обеспеченных выпускников, что косвенно сужает возможности для талантливых абитуриентов из семей без университетской истории. Сторонники традиции отвечают, что речь идёт не о «диспенсации», а о «мягком плюсе» в сильно конкурентной среде, который помогает поддерживать лояльность выпускников, вовлечённость семей и благотворительные пожертвования — важный источник финансовой устойчивости частных кампусов.
Калифорнийский подход строится на связке «условия финансирования — правила приёма»: если частный вуз получает определённые формы государственной поддержки или участвует в государственных грантовых программах для студентов, от него требуют отказаться от учёта родственных связей в пользу объективных критериев. При этом остаются юридические нюансы: часть учреждений может минимизировать зависимость от конкретных видов господдержки или переоформить участие в программах так, чтобы формально соблюдать закон, не меняя внутренних приоритетов при оценке досье.
Именно в этой серой зоне и действует Стэнфорд. Университет подчёркивает, что решения о зачислении по‑прежнему опираются на академические достижения, исследования, лидерские качества и вклад в кампусную среду, а «наследственность» рассматривается как один из второстепенных контекстных индикаторов. В официальных формулировках это не «квота» и не «билет без очереди», а фактор, который может сработать на границе случаев. Фактически же даже такой «мягкий» учёт даёт ощутимое преимущество абитуриентам с семейными связями.
После запрета расовых преференций на федеральном уровне дискуссия вокруг альтернативных «плюсов» обострилась. Противники legacy-льгот называют их «обходным путём» сохранения привилегий, несовместимым с идеей равного доступа. Они обращают внимание, что приём должен фокусироваться на заслугах, социально-экономическом контексте и потенциале, а не на родословной. В ответ университеты напоминают: пожертвования выпускников финансируют стипендии, лаборатории и общежития, и разрыв традиционных связей может ударить по студенческой поддержке, в итоге сократив доступность образования для всех.
Практика Стэнфорда не уникальна на национальном уровне. Часть штатов полностью или частично ограничивает наследственные преференции, другие — оставляют решение на усмотрение вузов. Там, где запреты уже действуют, университеты переходят на более прозрачные критерии, расширяют «слепое» чтение анкет, уделяют больше внимания уровню школы, району проживания и семейным обстоятельствам. В некоторых случаях это привело к заметному росту доли первопоколенных студентов — тех, кто первым в семье поступает в вуз, — без ощутимого ослабления академических показателей набора.
В самом Стэнфорде признают, что «наследственный» статус не гарантирует поступления, а доля таких кандидатов в каждом наборе невелика. Однако даже небольшая статистическая прибавка к шансу прохождения сито может менять картину конкуренции в наиболее плотном сегменте — среди сильных, но не безупречных досье. Именно поэтому политики и правозащитники настаивают: если приём действительно «цельностный» и учитывает весь спектр достижений и контекстов, то семейные связи нужно исключать, чтобы не размывать основу меритократии.
Что это значит для абитуриентов? Во‑первых, опора на «фамилию» как стратегию поступления становится всё менее надёжной и может вовсе исчезнуть, если нормативная база будет ужесточаться. Во‑вторых, конкурс усиливает роль доказуемых результатов: сложные курсы, исследовательские проекты, победы на олимпиадах, инициатива в общественных делах, устойчивые лидерские роли. В‑третьих, возрастает значение продуманной подачи — эссе, рекомендательных писем, портфолио — где чётко показан индивидуальный путь, преодолённые барьеры и реальный вклад в сообщество.
Для самих университетов ключевой вызов — перестроить механизмы поддержки без опоры на «наследственные» рычаги. Это означает более активную работу с выпускниками через прозрачные программы наставничества и целевые фонды стипендий, где доноры видят прямую связь между пожертвованием и социальным эффектом. Альтернативой может стать расширение «need-blind» или «need-aware» моделей финансирования, при которых финансовая помощь распределяется по понятным и проверяемым критериям нуждаемости, а не через социальный капитал семьи.
Есть и регуляторная плоскость. Если закон связывает запрет с получением государственной поддержки, то неизбежно встаёт вопрос мониторинга и отчётности: как именно проверяется отсутствие «наследственных» преимуществ, какие санкции применяются при нарушениях, и кто оценивает прозрачность процедур. Эксперты предлагают вводить стандартизированные отчёты приёмных кампаний, внешние аудиты выборки и выборочные «слепые» пересмотры решений, чтобы снизить риск скрытого учёта запрещённых факторов.
Наконец, социальный эффект. Отказ от наследственных преференций сам по себе не превращает приём в идеально справедливый механизм: остаются различия в качестве школьного образования, доступе к подготовке, ресурсах семьи. Поэтому реформа имеет смысл в пакете с расширением программ ранней профориентации, бесплатных курсов подготовки к экзаменам, летних исследовательских стажировок для школьников из недопредставленных сообществ и адресной поддержки первопоколенных абитуриентов. Там, где такие меры уже запущены, «вход» в элитные вузы становится более открытым без потери академического уровня.
Стэнфорд, сохраняя «наследственный» компонент, по сути выбирает эволюционный путь: удержать сеть выпускников и доноров, одновременно подчёркивая, что решающими остаются заслуги кандидатов. Но по мере того как калифорнийское регулирование будет уточняться, а общественный запрос на равные возможности — усиливаться, давление на университет и его коллег по Лиге Запада, вероятно, вырастет. Исход этого противостояния задаст ориентиры для частного высшего образования по всей стране: от того, кто и по каким правилам получает шанс учиться в лучших аудиториях, зависит не только состав кампусов, но и базовое доверие к идее социальной мобильности.
