США объявили санкции против ряда палестинских правозащитных организаций, объяснив этот шаг их поддержкой расследования Международного уголовного суда по возможным преступлениям на территории Израиля и Палестины. Под ограничения подпадают активы в юрисдикции США, американским лицам запрещается вести с ними финансовые операции, а руководителям и связанным лицам могут быть ограничены поездки. Формально санкции оформлены как ответ на «содействие деятельности», которую Вашингтон считает недопустимой; в данном случае речь идет о взаимодействии с МУС и содействии его следственным процедурам.
Контекст этого решения — давний и противоречивый. Международный уголовный суд в Гааге с 2021 года ведет расследование преступлений, предположительно совершенных всеми сторонами конфликта, начиная не позднее 2014 года. В его фокусе — действия как израильских военных и властей, так и палестинских вооруженных групп. Палестинские НПО традиционно играют роль сборщиков свидетельских показаний, документируют обстрелы и насилие, консультируют пострадавших и передают материалы в международные инстанции. Вашингтон же исторически относится к МУС настороженно: США не ратифицировали Римский статут, периодически критикуют юрисдикционные притязания суда и особенно болезненно реагируют, когда в поле зрения МУС оказываются американские союзники.
Именно поэтому нынешнее решение власти США подают как защиту своих национальных интересов и партнерских обязательств. С точки зрения администрации, поддержка расследований, которые, по их мнению, подрывают легитимную самооборону Израиля или выходят за рамки компетенции МУС, заслуживает санкционного ответа. При этом формальная правовая опора для ограничения может варьироваться: от антитеррористических указов до глобальных режимов прав человека. Детали правовой конструкции в публичном пространстве обычно формулируются в скупых терминах «внесения в санкционные перечни», но для практики важнее последствия — финансовая изоляция и срыв операционной деятельности НПО.
Правозащитные группы называют такой подход попыткой запугать гражданское общество и заморозить каналы передачи свидетельств в международные механизмы ответственности. Их аргумент прост: документирование нарушений гуманитарного права и сотрудничество с международными судами — законная и необходимая часть глобальной системы правосудия; преследование за это создает «охлаждающий эффект» и лишает жертв возможности добиваться справедливости. Дополнительная тревога — риск того, что банки начнут массово закрывать счета и блокировать пожертвования из-за комплаенс-рисков, даже там, где санкции не налагают прямого запрета на гуманитарную работу.
С израильской точки зрения, поддержка МУС со стороны палестинских НПО часто выглядит как политическая кампания по делегитимации государства и попытка интернационализировать конфликт вне переговорного трека. Часть политиков считает, что передача материалов в Гаагу и публичные обращения к суду подрывают возможности двусторонней дипломатии и искажают картину, уравнивая действия регулярной армии и вооруженных групп. На этом фоне американские санкции воспринимаются как логичное продолжение общей линии поддержки союзника.
Практические последствия санкций для организаций существенны. Во-первых, им будет закрыт доступ к американской финансовой системе: нельзя получать гранты от американских фондов, использовать банки США для платежей или оплачивать услуги поставщиков, подпадающих под американскую юрисдикцию. Во-вторых, зарубежные банки, опасаясь вторичных рисков, часто прибегают к де-рискингу — прекращают обслуживание даже при косвенной связи с фигурантами перечней. В-третьих, доноры за пределами США нередко требуют строгого скрининга контрагентов, и попадание в санкционные списки снижает шансы сохранить финансирование. Наконец, на руководителей и сотрудников могут распространиться визовые ограничения, что затруднит международное адвокатирование.
Есть и юридическая грань. В зависимости от конкретного санкционного режима возможны исключения для гуманитарной деятельности — так называемые генеральные лицензии или узкие разрешения на операции, связанные со здравоохранением, предотвращением голода, поддержкой гражданского населения. На практике получение таких разрешений требует времени, грамотной юридической позиции и безупречного комплаенса. Организации вынуждены пересматривать процедуры проверки партнеров, усиливать документирование расходов, внедрять независимый аудит и обучать персонал правилам взаимодействия с санкционными режимами.
Международная реакция, как правило, неоднородна. Государства, поддерживающие МУС и видящие в нем ключевой механизм глобальной ответственности, скептически относятся к санкциям на основе сотрудничества с судом и опасаются подрыва международного права. Другие правительства, особенно ориентирующиеся на безопасность союзников и сдерживание вооруженных групп, приветствуют жесткую линию. Для региональных игроков, в том числе европейских, дополнительный вопрос — экстерриториальный эффект американских санкций и как он влияет на их собственные программы помощи и правозащитные инициативы.
Важно понимать, что политико-правовой статус МУС и его отношения с несостоящими в нем государствами остаются предметом споров. Ключевой узел — юрисдикция суда в отношении ситуаций, где задействованы государства, не ратифицировавшие Римский статут, но где предполагаемые преступления происходят на территории государств-участников или признанных юрисдикций. В палестинском кейсе свою роль играет признание Палестины государственной стороной Римского статута, что позволило МУС открыть производство. Вашингтон же традиционно отстаивает более узкое прочтение юрисдикции, видя риск политизации правосудия.
Для самих НПО стратегически важно отделить правозащитную работу от любой потенциальной связи с насилием или политическим финансированием. Чем яснее документированы источники средств, маршруты платежей и назначение расходов, тем выше шансы смягчить последствия санкций, добившись частичных лицензий на гуманитарные операции. Полезны независимые правовые заключения, кодексы этики сбора свидетельств, а также прозрачные процедуры работы с фиксированием цепочки хранения доказательств, чтобы исключить обвинения в манипуляциях.
С точки зрения пострадавших и свидетелей, санкционное давление может привести к дисфункциям: усложняется доступ к психологической помощи, юридическим консультациям, усложняется эвакуация свидетелей и их безопасность. Здесь на первый план выходят международные агентства и нейтральные гуманитарные структуры, способные выступить «зонтиком» для критически важных услуг, пока правозащитные группы перестраивают инфраструктуру и комплаенс.
Если смотреть вперед, возможны несколько траекторий развития. Первая — юридические и дипломатические усилия по оспариванию включения в санкционные списки, что потребует длительных процедур и накопления доказательств «непричастности» к запрещенной деятельности. Вторая — ограниченная нормализация через адресные лицензии для гуманитарных операций при сохранении общего статуса санкций. Третья — консолидация палестинских НПО в более крупные коалиции с сильной системой внутреннего контроля, что может повысить доверие доноров и банков. Четвертая — усиление роли международных посредников, которые берут на себя финансовые и юридические риски.
Для доноров и партнеров вне США ключевые шаги — пересмотреть риск-профили, внедрить дополнительные уровни проверок и рассмотреть каналы финансирования, не затрагивающие американскую инфраструктуру, сохраняя при этом прозрачность и отчетность. Универсальным инструментом становится стресс-тестирование проектов: что произойдет, если банковский партнер откажется от обслуживания? Как быстро можно переключить логистику, чтобы не прерывать критически важные услуги?
Для властей США этот кейс — очередной баланс между внешнеполитическими целями, союзническими обязательствами и необходимостью не подрывать гуманитарные исключения. Чрезмерно широкие трактовки «поддержки» могут бумерангом ударить по репутации санкционных инструментов как точечных и целенаправленных. Узкое и мотивированное применение, прозрачные критерии и предсказуемые процедуры лицензирования — единственный способ минимизировать ущерб для гражданского населения.
Наконец, для широкой аудитории важно разделять юридические категории. Поддержка расследования МУС — это не тождественно поддержке тех или иных вооруженных акторов. Если задача международного правосудия — установить факты и персонализировать ответственность, то канал передачи доказательств должен оставаться работоспособным. Любая политика, создающая системные препятствия для документирования нарушений, повышает риск безнаказанности, что в долгосрочной перспективе чревато новой волной насилия.
В условиях, когда политическое поле расколото, а юридические аргументы сталкиваются с геополитикой, исход истории во многом зависит от качества институтов: прозрачности санкционной практики, устойчивости финансовых систем к шокам комплаенса и способности правозащитных организаций быстро адаптироваться к новым правилам. От этого зависит, сохранится ли хрупкий мост между потребностью в безопасности и необходимостью справедливости.
