В Кентукки религиозная община заявила о собственной «акции гражданского неповиновения»: прихожане целенаправленно берут в публичной библиотеке «проблемные», по их мнению, книги и не возвращают их. Организаторы объясняют, что таким образом «защищают» местное сообщество от литературы, которую считают вредной. По сути же речь идет о систематическом удержании чужого имущества и блокировании доступа к публичному ресурсу для всех остальных читателей.
С юридической точки зрения подобные действия — не чудо из арсенала гражданских кампаний, а вполне конкретное нарушение. Невозврат библиотечных изданий после окончания срока пользования трактуется как присвоение чужой собственности. Библиотеки обычно сначала выставляют штрафы и стоимость замены, а затем при накоплении задолженности передают дела инкассаторам или в правоохранительные органы. Если речь идет об организованной схеме с призывами «делать так же», возможны обвинения не только в краже, но и в сговоре, препятствии работе учреждения или умышленном уничтожении/сокрытии общественной собственности.
Противники инициативы указывают на очевидную этическую коллизию: те, кто громче всех говорят о «свободе» и «отмене цензуры», на практике лишают других людей права выбирать книги. Критики называют происходящее банальным воровством и напоминают о моральных принципах, которые должны быть близки любой религиозной организации: «не укради» — это не метафора. В публичных обсуждениях звучит и саркастическое предложение «ответить зеркально» — массово выносить из церкви Библии и песенники и не возвращать их, пока не вернутся библиотечные книги. Подобные идеи иллюстрируют накал страстей, но лишь подчеркивают: эскалация нарушений не решает проблему, а размывает общие правила сосуществования.
Историческая традиция гражданского неповиновения предполагает публичность, ненасилие и готовность нести последствия, но главное — направленность против несправедливых законов, а не против прав других людей. Конфискуя книги из свободного доступа, инициаторы не спорят с нормой или законом, а ограничивают чужую свободу чтения и знания. Это принципиальное отличие от классических примеров протестов, где нарушение сводится к демонстративному несоблюдению конкретного правила ради изменения общественной политики, а не к лишению сообщества общедоступного блага.
Для библиотек подобные кампании несут прямой ущерб: фонды редеют, очередь на популярные и «спорные» издания растягивается, библиотекари тратят ресурсы на розыск и закупку дублей вместо работы с читателями. В небольших городах, где бюджет на комплектование ограничен, нескольких десятков невозвращенных экземпляров достаточно, чтобы перечеркнуть годовой план обновления коллекции. В результате страдают прежде всего те, для кого библиотека — единственный доступный источник книг: школьники, студенты, пожилые люди.
Если сообществу действительно не нравятся конкретные названия, в правовом поле есть легитимные механизмы: подача официальных запросов на пересмотр включения книги в фонд, участие в заседаниях библиотечного совета, публичные дискуссии, письма с аргументами и экспертными рецензиями. В большинстве библиотек действуют прозрачные процедуры рассмотрения претензий к материалам: от профессиональной оценки до решения апелляционной комиссии. Это долгий путь, но он не разрушает инфраструктуру доступа к знаниям.
Адекватный ответ библиотек на организованные невозвраты — сочетание превентивных и юридических мер. Среди них: четкая фиксация политики утери и замены, депозиты или повышенные гарантии для читателей с просрочками, ограничение количества одновременных выдач спорных наименований одному держателю, метки и инвентаризация, оперативное обращение в правоохранительные органы при выявлении умысла. Вместо избирательных ограничений по темам эффективнее работать с формальными критериями поведения: сроки, повторяемость нарушений, сумма ущерба.
Сообществу стоит поддержать библиотеки в обострение подобных конфликтов. Помогут пожертвования на закупку дополнительных экземпляров востребованных книг, организация книжных обменов и уличных шкафов с бесплатными изданиями, продвижение электронных форматов, где физический невозврат невозможен. Чем шире альтернативные каналы легального доступа, тем труднее лишить людей информации административной силой или саботажем.
Вопрос о «проблемности» литературы редко сводится к однозначным ответам. Книги, вызывающие споры, часто затрагивают сложные темы — и именно поэтому важны: они учат критическому мышлению, помогают понимать чужие точки зрения, расширяют кругозор. Зрелое общество спорит об идеях, а не уничтожает носители этих идей. Попытка «выключить» книгу из пространства лишь подогревает к ней интерес и усиливает поляризацию.
Религиозным общинам, которые хотят участвовать в общественных дебатах о нравственности и воспитании, есть что предложить без захода в серую зону. Образовательные лекции, дискуссионные клубы, рекомендации альтернативной литературы, рецензии с аргументами — все это укрепляет позицию, не нарушая закон и не отнимая у других граждан права выбирать. Уважение к процедурам и к общему ресурсу — показатель силы убеждений, а не уступка.
Для местных властей ситуация — повод уточнить регламенты взаимодействия библиотек и полиции в случаях организованного невозврата, предусмотреть в бюджете резервные средства на восстановление фонда и поддержать образовательные программы по информационной грамотности. Еще один инструмент — публичные отчеты библиотек о потерях и ущербе: прозрачность помогает обществу увидеть масштаб проблемы и солидаризироваться с ее решением.
Наконец, важно помнить, что библиотека — не склад «удобных» книг, а площадка для встречи разных взглядов. Ее устойчивость держится на простом договоре: мы пользуемся общим добром бережно и возвращаем его вовремя. Тот, кто нарушает договор под предлогом благой миссии, бьет по соседям, а не по идеям. И если кому-то кажется, что единственный способ «защитить» общество — спрятать от него книги, возможно, проблема не в книгах.
